burrru

Навальный пытается стать мэром Москвы, а Ройзман - мэром Екатеринбурга. Определенно, это повод для баллады. Итак, баллада о том, как шериф Ноттингемский навсегда избавился от Робин Гуда.

Двенадцать месяцев в году,
И в каждом сентябре
Мощей нетленных фестиваль
В одном монастыре.

К монастырю со всех сторон
Валит и стар и млад.
"Пришел к монахам - дай обет!" -
Так люди говорят.

Смотреть, как мощи из ларца
Выносят напоказ,
Из Ноттингема сам шериф
Приехал в этот раз.

А после праздничных молитв
Перед толпой зевак
Шериф взял маску из сукна
И кожаный колпак.

Он дал торжественный обет
И удивил народ,
Сказав, что маску с колпаком
Не снимет ровно год.

Связав тесемки, он призвал
Напутствие небес
И в Ноттингем ушел пешком.
Через Шервудский лес.

А в том лесу горит костёр
И стелется дымок,
Разлиты в кружки эль и мёд,
Скворчит олений бок.

Вокруг - веселые стрелки
Обедают и пьют.
Малютка Джон и Скарлетт Билл,
А в центре - Робин Гуд.

Когда шериф к ним подошел,
Затихла болтовня.
А Робин гостя пригласил:
- Устройся у огня.

Отрежем мяса для тебя
И эль тебе нальем,
Но только чем ты за обед
Заплатишь нам потом?

- Сперва корми, - сказал шериф,
- И мёду мне налей.
А за обед я заплачу
Щедрее королей.

Умяв оленя добрый кус
И выпив мед до дна,
Шериф дал Робину колпак
И маску из сукна.

- Кто в этой маске с колпаком
Вернется в Ноттингем,
Тот будет править как шериф,
Не узнанный никем.

Ты хочешь сделать мир добрей
И лучше для людей?
Теперь вся власть в твоих руках -
Бери, дерзай, владей!

Чтоб убедить вас в том, что всё
Всерьез, без дураков,
Я поживу пока что здесь,
В компании стрелков.

Двенадцать месяцев в году,
И ровно через год
Мы поменяемся с тобой
У городских ворот.

От этой речи с молодцов
Совсем слетает хмель:
Малютка Джон забыл про мёд,
А Скарлетт Билл - про эль.

Стрелки сидят, открывши рты
И кружки опустив.
И смотрит, глаз не отводя,
На Робина шериф.

( А что же было дальше?... )

Р. Е. Б.

Думаю о тебе.
Ничего не случится. Никогда не случится.
И лучше не думать. Но думаю о тебе.

Ночью июньской гавань перечеркнув,
Дрогнувший луч вернулся издалека.
Стая рыбёшек первой, на миг сверкнув,
Знает про смерть смотрителя маяка.

Сумрак уютен – рыбам давно знаком
Каждой общины принцип и постулат:
Смерть выбирает только того, на ком
Может надолго остановить свой взгляд.

Стая юльнула, скрылась, ушла на дно
И уплыла в безликой своей гурьбе.
берег… тропинка… насыпь… маяк… окно…
И никогда. И лучше не думать, но
Думаю о тебе...

                                Л.Ш.

Темнота того, что придет вослед,
Разделяет память на "до" и "после".
По закрытым векам крадется свет,
Застывают руки, и снова возле
Покрывала, ложа, стола, свечи
Оседает ткань, вырастают тени.
Неспокойный мир растворен в ночи
От мерцанья звезд до волос смятенья.

И уже не свеча горит, но в огне времен
Воскресает великое Нечто. Мы только слуги,
Безымянные слуги его. Мы - Она и Он.
И в изгибах вечности силуэт подруги.

Отражения

Утром, чуть до рассвета,
За окном в ожиданьи
Наших тел силуэты,
Словно душ очертанья.
Как мудры наши взоры,
Как грустны наши лица...
И колышутся шторы,
И, конечно, не спится.

Утром, чуть до рассвета,
Лоб к стеклу прижимая,
Будет женщина где-то
Ждать меня, неживая.
На оконном пороге
Будет проклята дважды
Невозможной дороги
Неизбывная жажда.

Утром, чуть до рассвета,
Я отчалю отсюда.
Мой билет - две монеты.
Кем я не был - забуду.
Над водой безмятежной
Что я помнил - растает.
Мир безумный и нежный,
Просыпайся, светает.

Закат

Море зеленое, море спокойное, море.
Трепетом нежным шевелятся вольные воды.
Болью далекой становится старое горе
Возле бездонных глубин необъятной свободы.

Воздух прозрачный, дорожкой блестящей играя,
Солнцу тяжелому шепчет вечерние сказки.
Сквозь невесомую дымку небесного края
Светятся вечной палитры прозрачные краски.

Волны седые ласкают привычную сушу,
Парус далекий качается праздничным флагом.
Тропы бесцельные водят усталую душу
Вдоль бесконечного берега медленным шагом.

Волхв

Я их впервые повстречал тогда, у входа,
Хотя и знал уже давно их имена.
Мы принесли руно, пшеницу и гранат.
И вместе поняли - кому. Проходят годы,
Мир раздляется на "раньше" и "потом".
Проходят годы, а со мной под старым небом
Тепло овчины, сладость сока, сытость хлеба
И брызги алого на бело-золотом.


Собор

От глухих дверей нет дороги к морю.
Витражи. Чужие слова. Опять
Я не вижу лиц, никому не вторю,
Не прошу о том, что не может дать
Тишина. Недвижны мгновенья, кроме
Тех грехов, что катятся по свече.
Это жизнь моя, это голос крови,
Это пыль в пронзившем Его луче.

Классическое прощание

Судьбою собраны случайно,
Разлуки примем произвол -
Так неисповедима тайна
Его путей. Куда б ни вел

Нас жребий, горю или счастью
Навстречу, в выборе дорог
Не больше нашего участья,
Чем в наших мыслях. В должный срок

Простится каждый и покинет
Друзей в надежде и тщете.
Посланий маятник остынет
В угоду новой суете,

И от соблазнов эпигонских
Ограждены со всех сторон,
На разных реках вавилонских
Забудем общий наш Сион.

Джаз "Nostalgie"

Серое время течет сквозь гóрода моего берегá.
Мой Элизий за широтой. Облака висят возле шпиля.
Воздух пахнет водой. Площадь, дворец, река.
Герои твоих легенд пришли, остались, застыли.

Время текло, текло... Город вышел из берегов.
Не сказать, не забыть, не вспомнить. В названиях мало толка.
Стрелки залижут всех. Теперь на шкале веков
Карета-конка-метро, цилиндр-картуз-бейсболка.

Память о нашем времени берегу в других городах
И среди строк и мыслей будущих, настоящих, бывших
Брожу по твоим проспектам, гуляю в твоих садах,
Где ярче живущих тел тени тебя любивших.

Солнечный круг

Сугробы аметистовых рассветов
Покрылись сажей, но она сошла,
Как только у коричневых скелетов
Салатовая мякоть наросла.
Белесый пух разбрелся вдоль дорожек,
Заточен нож сиреневой судьбы.
На рынке у малиновых лукошек
Сгрудились сбоку рыжие грибы.
Залетный стриж отправился в изгнанье.
Кармин и охру моросью сменил
Покров на затяжное ожиданье
Разбавленной лазури и белил.

Так каруселью выглядит воронка:
На сколько не сошелся каждый круг
И есть - года. У сонного ребенка
Фломастер тихо падает из рук.